не посоветует. И приезжай на выходные, поболтаем. Ладно, мне пора. Надо послать Леню за пивом. Для медведки, – деловито пояснила мамочка и отключилась.

Когда я поведала обо всем подружке, та так и осталась стоять с половником в руке. И все повторяла:

– Как знала! Видишь, я же говорила, что пророчу будущее, а ты заладила – словарный понос, словарный понос…

Белкин дар ясновидения меня не особо удивил. Ее в детстве часто било током, так что некоторые вспышки озарения были вполне извинительны. Поразмыслив над словами дяди Арама и мамочки, мы поспешили в кладовку. Так мы с соседями гордо именовали помещение за лифтом. Мы установили там межкомнатную дверь, врубили замок и поделили стеллажи. Обычно там ставили санки или старые электрические чайники. А у меня там хранилось все, что осталось от папы. Перевезли мы в Москву немногое, а потом половину немногого свезли на дачный чердак.

Открыв дверь, я сразу же увидела своего многострадального соседа по площадке. Выглядел он совершенно целым, но очень грустным. Я спохватилась, что так и не поинтересовалась его здоровьем, и исправилась. А он поблагодарил меня за спасение.

– Сима, а нас же обокрали, – трагическим голосом возвестил он, схватив меня за руку.

Шаркающая сзади Белка ехидно пробормотала:

– Тоже мне, Бунша нашелся. Вы что, зубной техник? У вас что, есть что брать?

Сосед мой имел несчастье знать Белку, оттого скривился, как дачник, вступивший босой ногой в гнилое яблоко.

– Все шутите? Я, конечно, не куркуль, но и то немногое… Вот банки с закатками разбили, картошку рассыпали, набезобразничали, сумки с макулатурой унесли… Люди совсем озверели, готовы взять любое барахло. Надо менять замок.

И тут выяснилось, что в ту ночь сосед шел в туалет, но услышал на площадке странные звуки. Выглянув в глазок, заметил, что дверь кладовой приоткрыта. Это показалось ему подозрительным, и он сунулся проверить, кто там шастает. Едва ступив на порог кладовой, он получил удар по голове тяжелым предметом (сам он предположил, что били старой гитарой внука бабы Лизы из 68-й квартиры), попытался защищаться, но получил еще один удар. Версию про гитару подтверждало и его расцарапанное лицо.

На мой вопрос, почему он не вызвал полицию, сосед ответил нехотя:

– Внук бабы Лизы – бандит и наркоман, это всем известно. Я на него полицию – а он меня в подворотне добьет. Наверняка это они с дружками тут лазили, хотели что-то ценное продать, а я их спугнул. Нет уж, меняем замки и камеру ставим. Чтобы все, как у людей…

Мы еще немного постояли с ним на площадке, призывая на головы хулиганов гнев высших сил, и он потопал вниз, машинально потирая шишку на лбу. Я сочувственно вздохнула, а Белка проворчала, что нельзя быть такой добренькой и жалеть всех подряд. Вот тебе и медицинский работник.

В кладовке уже навели порядок, и ничего не напоминало о происшествии. Я подошла к своему стеллажу и достала мешок с альбомом. Сдула с него пыль и, немного подумав, спросила у Белки:

– А не думаешь ли ты, что обокрасть хотели не Буншу, в смысле, не соседа, а меня?

– Чего это? – чихнула подружка, учуяв востреньким носиком пыль или своих хвостатых сородичей. Она тоже рыскала по моим полкам в поисках лучшей жизни или каких-то неведомых ценностей, но тут же получила по лбу лыжами.

– А ты посмотри на номер на стеллаже. Мы их нумеровали, потому что после смерти бабы Лизы у них там жили разные квартиранты, и периодически возникали споры. Потом тут жил ее внук, потом опять квартиранты. Короче, с кладовкой у нас было строго: каждый знал свой угол. Мы же с соседом поменялись добровольно – я ему свой стеллаж уступила, так как он у окна и больше. Они многодетные. У них там картошки много, закрутки. А у меня только фотки и лыжи. Но про это никто не знал, номера мы не меняли, знали по умолчанию…

– Иди ты! А ведь и правда, – ухнула Белка, хватаясь за сердце. – Что же это делается? Куда бежать?

– И ты туда же. Бежать! Скажи еще – лететь. В космос.

– Это бы неплохо…

Дома мы выпили по три кружки чаю, перелистали весь альбом, но озарений не пришло. Белка опять стала ныть про Кузьму, орбиты и горние выси. И тут у меня зазвонил телефон. Я нажала кнопку ответа, а Белка навострила уши и прислушалась:

– Водка, селедка, балалайка, – весело вещал незнакомый голос. – Я шутить изволю. Я Майкл, из Америка. Вчера ваш чудесный подруга дать мне этот номер. Я вас любил, любовь еще быть может…

Я хмыкнула и сунула трубку Белке, пусть окультуривается. Через пять минут подружка ворвалась в кухню, источая елей.

– Стрелочка, Симочка, дорогая, только не ругайся! Я его в гости позвала, на солянку. Мы только немножечко посидим, а потом в город, гулять. Он друга возьмет. Майкл работает с бойскаутами, он очень позитивный!

Усмехнувшись, я пошла проверить, на месте ли моя колотушка для отбивания мяса. Белку эти приготовления насторожили, и она все пыталась заглянуть мне в лицо, для чего смешно подпрыгивала.

– Ладно. Иди прихорашивайся, сама солянку доварю, – милостиво кивнула я.

Оставшись одна, я еще раз рассмотрела альбом и додумалась достать одну фотографию из целлофанового вкладыша. Сзади она была исписана мелким почерком, но все сплошь на иранском. Хорошо, что я его знала. Изучив почти все фото, я удовлетворенно кивнула сама себе и сделала один звонок. После чего принялась накрывать на стол. А Белка уже открывала двери звонившему.

Майкл показался типичным улыбчивым белозубым американцем, какими их показывают в наших фильмах. Симпатичный, даже волосы лежат аккуратненько, в одну сторону. Не хватало только флажка в руке, а вот кепка была на месте. Правда, держал он ее в руках. За плечами – рюкзак, под мышкой – бутылка мартини.

– А где водка? – пошутила я, пропуская его в квартиру.

– О, я допустить ошибка? Я думать, что водка пить только русский мужчина. Русский женщина любить сладенькое…

Белка, любившая сладенькое, шикнула на меня, ухватила Майкла под белы рученьки и торжественно усадила его за накрытый скатертью стол. Я достала из холодильника настойку, которую делал мамин Леня на березовых почках. Майкл разлил мартини.

Дальше посиделки пошли в русле дружбы народов. Майкл шутил и, смешно коверкая слова, рассказывал о жизни за океаном. Белка подливала ему солянки, а он нам – мартини. Я принципиально не пила, но виду не показывала, а потихоньку спаивала диффенбахию на окне. Примерно через час, незаметно проделав кое-какие